Хотя на последней конференции обе великие державы по известному пункту не приняли решения и не заключили никакого договора об обязанности начать переписку и, значит, не было никакого внешнего повода, заставляющего сделать это, все же маленькая корреспондентка с прекрасными локонами чувствует внутреннюю потребность положить начало переписке выражением чувства глубокой, искренней любви и благодарности тебе, мой любимый, хороший, дорогой и единственный.
Ты ни когда еще не был так мил и дорог моему сердцу, и все же я каждый раз была в восторге, когда ты прощался со мной, мне снова хотелось вернуть тебя, чтобы еще раз сказать тебе, как горячо я люблю тебя. Но последний раз ты ушел победителем. Я не могу выразить, как ты мне дорог, как глубоко запал в мое сердце, когда я не вижу тебя и передо мной стоит, как живой, только твой образ, такой преданный, такой ангельски кроткий и добрый, во всем величии любви и блеске ума. Если бы ты теперь мог быть здесь, мой любимый Карлхен, сколько желания счастья нашел бы ты в своей славной резвушке! А если ты еще раз проявишь плохие намерения, злой умысел, то я не приму никаких реакционных мер; я покорно склоню свою голову, отдавая ее во власть злого мальчишки. Ты еще помнишь наши разговоры в сумерках, наши объяснения без слов, часы в полудреме? Мой дорогой, каким милым, хорошим, каким снисходительным и радостным ты был!
Передо мной стоит твой образ, такой блестящий, сильный, мое сердце стремится всегда быть с тобой, оно радостно трепещет при мысли о встрече, оно с тревогой всюду следует за тобой. Везде я сопровождаю тебя, и обгоняю, и следую за тобой. Если бы я могла расчистить тебе дорогу и сгладить, убрать все препятствия, стоящие на твоем пути! Но, увы, нам пока еще не суждено ухватиться за колесо судьбы. Со времени грехопадения, со времени проступка мадам Евы мы обречены на пассивность. Наша судьба - ждать, надеяться, терпеть и страдать...
...А теперь прощай. Разлука причиняет боль, боль в сердце. Прощай, любимый, единственный, черныш милый, родной. Прощай, пиши скорее.
Письмо Карла Маркса - Женни Маркс
(Лондон, 8 августа 1856 г.)
Моя любимая!
Снова пишу тебе, потому что нахожусь в одиночестве и потому что мне тяжело мысленно постоянно беседовать с тобой, в то время как ты ничего не знаешь об этом, не слышишь и не можешь мне ответить. Твой портрет прекрасно служит мне, и теперь я понимаю, почему даже "черные мадонны", самые уродливые изображения богоматери, могли находить себе ревностных почитателей, и даже более многочисленных почитателей, чем хорошие изображения. Во всяком случае ни одно из этих черных изображений мадонн так много не целовали, ни на одно не смотрели с таким благоговейным умилением, ни одному так не поклонялись, как этой твоей фотографии, которая хоть и не черная, но хмурая и вовсе не отображает твоего милого, очаровательного, сладостного, словно созданного для поцелуев лица. Но я совершенствую то, что плохо запечатлели солнечные лучи, и нахожу, что глаза мои, как ни испорчены они светом ночной лампы и табачным дымом, все же способны рисовать образы не только во сне, но и наяву. Ты вся передо мной как живая, я ношу тебя на руках, покрываю тебя поцелуями с головы до ног, падаю перед тобой на колени и вздыхаю: "Я Вас люблю, madame!" И действительно, я люблю тебя сильнее, чем любил когда-то венецианский мавр...
Временная разлука полезна, ибо постоянное общение порождает видимость однообразия, при котором стираются различия между вещами. Даже башни кажутся вблизи не такими уж высокими, между тем как мелочи повседневной жизни, когда с ними близко сталкиваешься, непомерно вырастают. Так и моя любовь. Стоит только пространству разделить нас, и я тут же убеждаюсь, что время послужило моей любви лишь для того, для чего солнце и дождь служат растению - для роста. Моя любовь к тебе, стоит тебе оказаться вдали от меня, предстает такой, какова она на самом деле - в виде великана; в ней сосредоточиваются вся моя духовная энергия и вся сила моих чувств. Я вновь ощущаю себя человеком в полном смысле слова, ибо испытываю огромную страсть.
Ты улыбнешься, моя милая, и спросишь, почему это я вдруг впал в риторику? Но если бы я мог прижать твое нежное, чистое сердце к своему, я молчал бы и не проронил бы ни слова. Лишенный возможности целовать тебя устами, я вынужден прибегать к словам, чтобы с их помощью передать тебе свои поцелуи.
Бесспорно, на свете много женщин, и некоторые из них прекрасны. Но где мне найти еще лицо, каждая черта которого пробуждала бы во мне самые сильные и прекрасные воспоминания моей жизни? Даже мои бесконечные страдания читаю я на твоем милом лице, и я преодолеваю это страдание, когда осыпаю поцелуями твое дорогое лицо.
Прощай, любимая, тысячи и тысячи раз целую тебя...